ХАРАКТЕР: Раненый, но не сдавшийся!
Слушая тихую неторопливую речь сидящего передо мной человека, я всячески старался отвести взгляд от страшных лиловых рубцов, перечеркнувших низ его живота. Не удавалось. Скальпель военного хирурга сохранил Алексею Ковылину жизнь. Пуля, прошедшая сквозь него, хотела эту жизнь отобрать. В пылающем Грозном августа 96-го ему везло несколько раз. Даже тогда, когда тяжело ранило. Повезло, что хватило боеприпасов отбиться от озверевших «духов», повезло, что из-под огня его, уже истекающего кровью, вытащили ребята, повезло, что остался жить.
Главным везением сейчас стало бы для него возвращение на военную службу. Ковылина комиссовали из войск, признав не годным по трем статьям. После такого ранения не служат — был вердикт бумажных педантов. Чтобы Ковылин вернулся в войска, нужно личное разрешение главнокомандующего. Только он способен «нарушить» бумажные правила.
Алексей не сдается. Говорит, что будет бороться, добиваться, что очень хочет служить. Мне за этим оптимизмом почудилась легкая неуверенность. Хотя сломить человека, прошедшего ТАКОЕ, наверное, тяжело. Да и сдаваться Ковылин не умеет — не тому учат в спецназе. Но в том-то и коварство трясины бесконечных чиновничьих коридоров, что могут они поглотить любую надежду, любое терпение.
Ровно год назад в Чечне произошло то, что в средствах массовой информации получило нейтральное название «августовские события в Грозном». Не стоит, я думаю, объяснять, чем они стали для страны, чем они стали для войск, чем они стали для каждого, кто в них участвовал. Августовский «водораздел» размашистым росчерком поделил войну на две части. Так же, как и судьбу Ковылина, одного из многих. И предлоги «до» и «после» для него имеют теперь совершенно определенный смысл.
Я слушал его спокойный и размеренный рассказ о том, что было «до». И вопрос: «Что ж это у нас за Родина такая, если бросает детей своих, отдавших ради нее, ради долга, свое здоровье, а нередко и всего себя?» — все время мучил меня, когда я обращался к тому, что стало «после».
Бывший десантник, старшина Алексей Ковылин служил в части, охраняющей Калининскую атомную электростанцию. Во взводе спецназа. До тихого маленького городка энергетиков с красивым русским названием Удомля грохот боев в далекой Чечне доходил только по каналам телевидения. В части его тоже не ощущали — такова специфика службы, что на войну никого не посылали. Охрана мирного атома — тоже дело наисерьезнейшее. Каждый человек на счету. Но все же и этой части пришлось открыть чеченскую страничку своей истории.
Узнав о формирующейся в Москве 101-й бригаде внутренних войск, четверо парней подали рапорта о желании влиться в ее ряды. Одним из них был Ковылин. Рапорта удовлетворили. Дома у Алексея осталась беременная жена...
В Чечне Ковылин стал прапорщиком, командиром взвода спецназа — офицеров катастрофически не хватало. Война все время опережала на полшага... Некоторое время был старшим в охране комбрига. Мотался с ним повсюду, но чувствовал — это не для него. Не за этим приехал Ковылин на чеченскую землю. Несколько раз просил командира бригады отпустить на другую должность. Более боевую, благо возможности свои оценивал здраво. Знал, что будет от него больше пользы для бригады, для братишек, если займется боевой работой по-настоящему. Комбриг отпускать не торопился. Ценил.
В мае Алексею удалось уехать в отпуск, к жене — родилась дочь. Когда вернулся, все-таки сумел добиться перевода в разведывательно-штурмовую роту. Дело пошло, правда, не так быстро, как хотелось бы. Августовские события он встретил в таком вот промежуточном состоянии... В начале августа собрался в отпуск.
5 августа, вечером, Алексей вернулся с операции, сдал оружие, рацию. Отпускные документы были полностью оформлены. Отъезд планировал на 6-7 августа...
Ранним утром 6-го Ковылина вызвал комбриг и поставил задачу выехать в МВД Чеченской республики.
Ситуация в министерстве была накалена до предела. Никто толком ничего не мог объяснить. Вскоре в городе началась стрельба. Министр тем временем выехал в аэропорт Северный. Алексей остался в распоряжении замминистра.
Рассвело. Улицы были пустынны. Стреляли уже совсем близко к зданию. Через некоторое время к Ковылину прибежал наблюдатель, доложил, что видит перемещение многочисленных вооруженных людей перед домом. Алексей принял решение открыть огонь по боевикам, пока те не успели закрепиться в соседних со зданием МВД домах, где у них могли быть заранее подготовлены боеприпасы, оружие, продукты.
К середине дня парни расстреляли весь боекомплект, взятый с собой. И пришлось бы им совсем туго, если бы не склад боеприпасов в самом министерстве.
Дальше боеприпасы старались экономить, расходовать только по конкретным целям. И расходовали удачно — несмотря на то, что здание находилось в плотном кольце чеченцев и порой расстояние между атакующими и оборонявшимися было всего лишь несколько десятков метров, взять «цитадель» с десятком защитников боевики так и не смогли. А защитники поняли, что надеяться можно только на себя. Помощи не было ни в первый, ни во второй, ни в последующие дни. В жарком августе 96-го в Грозном всем нашим было туго, но никто не сдался...
Говорит Алексей Ковылин:
— Шестого, после первой серьезной атаки, наступило временное затишье. Мне сказали, что вызывает замминистра. Фамилию его уже не помню, но мы его все называли Батя. Я подробно доложил ему свои соображения по дальнейшей обороне. У него оказался сотовый телефон и он позволил мне позвонить домой. Дозвонился маме на работу. А она уже все знает. По телевизору в новостях объявили о сложной обстановке в Грозном. Мама плачет, я ее пытаюсь успокоить, говорю, что уже числюсь в отпуске, что скоро приеду, что все нормально. Помню, разговор заканчивал уже на ходу, потому что начался обстрел. Мы с замминистра вышли во внутренний дворик. На противоположной стороне площади, в здании почтамта, закрепились «духи» и долбили по нам. Я очень волновался, чтобы мама не услышала выстрелов, трубку рукой прикрывал, старался разговор побыстрей закончить...
Боевики все еще не теряли надежды взять здание, где держались подчиненные Ковылина. Атака следовала за атакой. Хорошо, что тыл у ребят был прикрыт, — в стоявших недалеко от министерства зданиях ФСБ, Координационного центра и Доме правительства тоже находились наши.
Спасало еще и то, что перед домом протянулся бетонный забор с бойницами. Если бы его не было, огромные окна на первом этаже вряд ли стали хорошим укрытием для солдат. Первые дни огненной круговерти в сплошном грохоте люди забыли об усталости. Не то что прилечь, присесть некогда было.
Оборонявшимся в здании МВД повезло. Связь со своими была. Один узел находился в самом министерстве (из него Алексею однажды в первые дни удалось связаться с бригадой), другой — в Координационном центре, но туда добраться оказалось сложнее: нужно было пробежать по улочке, обстреливаемой с двух сторон боевиками. Ковылин бегал, связывался со своими, докладывал обстановку на его «опорном пункте». В один из сеансов связи узнал, что в первый день боев на 13-м блокпосту погиб комбат и еще 27 человек, что вот уже несколько дней к ним не могут прорваться из бригады, забрать раненых и тела погибших. Узнал, что бригада полностью блокирована, что на площади Минутка тоже упорно бьются наши братишки. Об отпуске забыл напрочь, понял одно: уходить нельзя ни в коем случае. Хотя замминистра спрашивал Ковылина об отходе. 9-го августа, в один из самых трудных дней, когда уже казалось, что силы на исходе, Алексей отрубил: «Отходить не будем».
В подвале, куда частенько спускались «спецы», было много гражданских. Испуганно жались к стенам, оглушенные грохотом взрывов и автоматных очередей. Очень боялись, что ребята их оставят, уйдут, все не верили, что спецназовцы будут держаться. А бойцы приносили в подвал добытую где-то тушенку, воду. Почти все отдавали детям, старикам, себе оставляя самую малость.
9-го, на четвертый день обороны, было очень тяжело. Ковылина сильно контузило. Своей же миной. Война есть война. С Координационного центра как-то сумели передать координаты оборонявшихся, и бригадные артиллеристы попытались помочь. Несколько раз мины удачно взорвались на почтамте, занятом боевиками. Потом разрывы стали приближаться к зданию МВД. Одна из мин ударила прямо в стену дома. Ковылин и еще несколько его ребят находились в приемной министра. Около окна со стороны улицы и прогремел взрыв. 80 сантиметров левее — и адская болванка разорвалась бы прямо в комнате с людьми. А так... Из окна вылетела железная решетка, приемную засыпало обломками кирпичей. Алексея швырнуло на землю. В красно-коричневом облаке кирпичной пыли засуетились ребята. Вытащили командира на улицу, начали отливать водой. Когда пришел в себя, увидел, что горит Дом правительства.
«Духи» подожгли его из двух «Шмелей». И так получилось, что по странной, почти невероятной случайности (а может, это вовсе и не случайность была), они попали в комнату, где хранились боеприпасы. Огонь, начавшись на верхних этажах, очень быстро — через каких-то полчаса — охватил все здание. Тот, кто успели его покинуть, прибежали к Ковылину и в Координационный центр. В обороне всего комплекса правительственных зданий получилась серьезная брешь.
Ночью к оборонявшимся в здании МВД прорвались два танка из 205-й бригады Министерства обороны России. Два из двадцати, шедших на прорыв. Но и это было хорошей подмогой. К сожалению, одна из машин села «брюхом» неподалеку на какой-то бетонный выступ и, дабы она не досталась боевикам, Ковылин расстрелял ее из гранатомета.
Говорит Алексей Ковылин:
— «Духи» постоянно кричали нам: «Сдавайтесь». Обещали жизнь солдатам, ну а офицерам и прапорщикам, естественно, нет. Мы не сдавались. Иногда они кричали, спрашивая, за что мы воюем. (Длинная пауза). За пацанов искалеченных, за убитых...
12-го, ближе к полудню, мои бойцы добыли где-то полведра воды. Я даже голову помыл, по пояс обмылся. Как заново родился. Опять был бой, потом к концу дня стало затихать. Я побежал на КЦ, чтобы связаться со своими, потому что уже дня два не выходил на связь. Меня ранило по дороге на последнем шаге, когда до ворот оставалось совсем чуть-чуть. Скорее всего работал снайпер. Пуля была крупного калибра. Прошла насквозь, пробила мне ногу, а на вылете руку, в которой держал автомат. Я ощутил сначала тупой удар, потом через секунду резкую боль, видимо, сразу задело нерв. Я лежал и ругался. Был уверен, что добьют. Место-то совсем открытое. Ползти не мог, нижняя часть тела онемела. Но двое бойцов вытащили меня. Уж не знаю, как это им удалось, тогда во мне было девяносто пять килограммов, а они ребята отнюдь не богатырского сложения. Сделали три укола промедола — не помогло, налили мне водки полкружки, ну и, видимо, от потери крови я отключился. Кровь остановить никак не получалось. Жгут не помогал. Пришлось напихать тампонов в дырки с двух сторон. Отнесли меня в подвал КЦ, где лежало много раненых.
В тот же день через пять часов мы своими силами прорвались на Ханкалу. Там находились раненые аж с первого дня. Погрузили нас в 131-й ЗИЛ, крытый тентом, и в сопровождение дали два БТРа и ребят — спецназовцев из отряда «Русь». По дороге убило водителя. Я лежал и ждал конца. Пули били по бортам, дорога была очень разбитой и на каждом ухабе боль просто пронзала.
Потом госпитальные койки — Владикавказ, Ростов, Москва.
Мама узнала, что я ранен, 16 августа. Выписали меня 10 февраля.
...Сейчас Алексею нужно перенести еще одну операцию. Заключительную. До этого ему их сделали уже десять. Пока он с мамой, женой, дочуркой Юленькой, которой уже полтора годика. С момента выписки съездил в родную 101-ю бригаду несколько раз. В первый раз его отправили в отпуск в надежде на то, что за это время вопрос о его дальнейшей службе решится положительно. Приехав в часть во второй раз, услышал, что оставить его не могут. Против ВВК не попрешь. Зато выплатили положенные деньги. Хоть что-то, потому что страховку за ранение пока так и не получил. Бумажная карусель, в которой кружатся его документы, никак не может остановиться.
Ковылин как-то зашел в местный военкомат спросить, какие льготы положены ему как участнику боевых действий в Чеченской республике, как ему оформить пенсию по инвалидности. Но ничего вразумительного в ответ не услышал. Не правда ли, знакомая до боли ситуация?
Не положенные выплаты беспокоят Алексея больше всего. Главное для него — снова служить. И тут он наткнулся на крепостные стены людской черствости. Опять бумажка важнее человека. Конкретного, не абстрактного. Вот он, живой, с огромным багажом профессиональных навыков, стоит и говорит: «Возьмите меня». А в ответ: «Не имеем права». То, что сейчас он еще оправляется от ранения — не оправдание. С его упорством, желанием быть полезным Родине, с его закалкой он быстро встанет в строй.
Бывший комбриг 101-й, зайдя как-то в гости к нам, военным журналистам, из многих имен тех, с кем прошел пламя Чечни, вспомнил о своем «шефе» охраны. Об Алексее Ковылине. От него мы впервые услышали об этом парне. Комбриг сказал коротко (а его слово дорогого стоит): «Настоящий мужик!»
В своей бывшей части, из которой уходил в 101-ю бригаду, его тоже все помнят. От командира до обычного техника. Знают и о его желании служить. И рады видеть Алексея у себя. Даже «держат» несколько вакантных мест. Надеются, что в Москве его вопрос все же решится. Не верят, что такими людьми можно разбрасываться.
ОТ РЕДАКЦИИ. Судьба Алексея Ковылина не оставила равнодушым «Братство «краповых беретов» «Витязь». Руководство ассоциации взяло решение вопросов спецназовца под свой контроль. Хотелось, чтоб и во внутренних войсках его не вычеркнули из списков личного состава навсегда. «Братишка» еще вернется к судьбе Алексея.
Александр ЛЕБЕДЕВ
